Традиционным оружием народов Средиземья (и эльфов Валинора) были мечи и кинжалы, алебарды и пики, копья и луки. Эльфы, как правило, лучше других бились копьями и стрелами из луков. Люди славились своим умением владеть мечами. Гномы предпочитали тяжелые скеиры. Что касается орков, их излюбленным оружием были ятаганы. Неприменной частью доспеха были щиты самых разных форм. Кроме того, доспехи состовляли кольчуги и шлемы.
История сохранила имена некоторых легендарных клинков и доспехов прошлого (наверняка их было гораздо больше, но мне известны лишь эти).

Нарсил

В переводе с квенийского "солнце-луна". Меч Элендила, выкованный гномом Тельхаром из Норготронда в Первую эпоху. Когда Элендил погиб в 3441 году Второй эпохи, Нарсил преломился, а свет его лезвия угас; но Исилдур сумел обломком клинка отрубить Саурону палец с Кольцом Всевластия.

Позднее обломки Нарсила доставили в Арнор, и они стали одной из фамильных реликвий дома Элендила. Когда же Арнор пал, обломки Нарсила отправили в Раздол. Элронд предсказал, что заново меч скуют не раньше, нежели вновь восстанет Саурон и будет найдено единое Кольцо. Когда Арагорн Второй достиг совершеннолетия, Элронд вручил обломки меча ему как законному наследнику Элендила. В канун Войны Кольца Нарсил был перекован и стал называться Андрил.

Андрил

Позднее обломки Нарсила доставили в Арнор, и они стали одной из фамильных реликвий дома Элендила. Когда же Арнор пал, обломки Нарсила отправили в Раздол. Элронд предсказал, что заново меч скуют не раньше, нежели вновь восстанет Саурон и будет найдено единое Кольцо. Когда Арагорн Второй достиг совершеннолетия, Элронд вручил обломки меча ему как законному наследнику Элендила. В канун Войны Кольца Нарсил был перекован и стал называться Андрил.
В переводе с квенийского "сияние запада". Меч Арагорна Второго, выкованный в Раздоле из обломков Нарсила. На лезвии меча были выгравированы семь звезд (герб Элендила), полумесяц (герб Исилдура) и лучистое солнце (герб Анариона), а также многочисленные руны.

Англахел

В переводе с синдарина "железное пламя". Меч из метеоритного железа, выкованный Эолом Темным эльфом. Эол подарил его князю Тинголу за разрешение поселиться в долине Нан-Эльмот. Впоследствии, отправляясь на поиски Турина Турамбара, этим мечом вооружился Белег Могучий Лук; затем меч попал в руки Турина, и тот убил этим клинком Белега, не ведаа, кого сражает. Оплакав павшего друга, Турин перековал меч заново и назвал его Гуртанг - "смертоносное железо". Со временем Турин, устрашенный собственными делами, обратил меч против себя, и лезвие его перестало светиться.

Ангрист

В переводе с синдарина "рубящий железо". Кинжал, выкованный гномом Тельхаром из Норготронда. Изначально принадлежал Куруфину - пятому сыну Феанора. Адан Берен, которого он пытался убить, отобрал этот кинжал у Куруфина. Берен Однорукий вырезал этим кинжалом Сильмарил из железной короны Мелькора. Когда же он попытался вырезать второй камень, кинжал преломился

Копье Аэглос

В переводе с синдарина «ледяное острие». Этим легендарным оружием в битвах сражался последний король нолдоров в Средиземье, сын Фингона, Гил-Гэлад.

Гламдринг

В переводе с синдарина "сокрушитель врагов". Меч мага Гэндальфа, выкованный эльфами Гондолина и принадлежавший князю Тургону. Неизвестно, каким образом этот меч попал в пещеру троллей, где Гэндальф обнаружил его в 2941 году Третьей эпохи. Этот меч, как и все эльфийское оружие, светился, когда поблизости появлялись орки. Уплывая за море, Гэндальф забрал Гламдринг с собой.

Жало

Эльфийский кинжал, выкованный в Белерианде в Первую эпоху и случайно попавший к хоббиту Бильбо Бэггинсу, который и нарек его этим именем. Как и всякий эльфийский клинок, этот кинжал светился, если поблизости были орки. Перед уходом хранителей из Имладриса Бильбо подарил Жало своему племяннику Фродо Бэггинсу, а Фродо впоследствии передал кинжал Сэммису Гэмджи, и тот ранил кинжалом Шэлоб.

Оркрист

В переводе с синдарина "сражающий орков". Меч гнома Торина Дубового Щита, взятый им в 2941 году Третьей эпохи из той же пещеры троллей, из какой Гэндальф Серый забрал свой Гламдринг. После смерти Торина Оркрист воткнули в камни на его могиле; клинок светился, предупреждая гномов о подступающей угрозе, стоило любому врагу появиться в окрестностях Эребора.

Аранрут

В переводе с синдарина "королевский гнев". Меч Тингола, владыки Дориата, позднее принадлежавший королям Нуменора, ставший символом власти Нуменора.

Ангуирел

В переводе с синдарина "железный". Меч, выкованный Эолом Темным Эльфом и украденный у Эола его сыном Маэглином.

Рингил

В переводе с синдарина "холодная искра". Клинок эльфийского князя Финголфина, второго сына Финвэ.

Топор Дарина

Секира гнома Дарина Бессмертного, одно из сокровищь Народа Дарина. Топор хранился в сокровищнице Кхазад-дума; в 2994 году Третьей эпохи, когда погиб Балин и все, кто пришел с ним в Морию, топор Дарина исчез без следа.

Гронд

Булава Мелькора, которой он сражался в битвах. Впоследствии Грондом был назван огромный таран, которым мордорские полчища пытались сокрушить ворота Минас-Тирит в битве при пеленнорской равнине в годы Войны Кольца. Оправленному в сталь торцу Гронда была предана форма волчьей пасти.

Драконий шлем Дор-Ломина

Величайшая фамильная реликвия аданского дома Хадора, шлем, выкованный гномами. Этот шлем долго носил Турин Турамбар. Вполне возможно, что шлем похоронен вместе с ним.

(послесловие к "Властелину Колец" в переводе М.Каменкович и В.Каррика, "Терра"-"Азбука",СПб, 1995)

В 1992 году исполнилось 100 лет со дня рождения английского писателя, лингвиста, преподавателя и переводчика Дж. Р. Р. Толкина. В этом году исполняется 20 лет со дня его смерти. Для многих он стал легендой при жизни. Мало сказать, что его книги — “Хоббит”, “Властелин Колец” и другие — всемирно известны. Толкин стал властителем дум многих и многих людей на земном шаре, но грандиозный успех его книг — это еще не все; не исключено, что Толкин во многом повлиял на события второй половины двадцатого столетия. Часто говорят, что в его творениях заключена действенная проповедь антитоталитаризма. Но одного этого было бы мало. “Властелин Колец” содержит в себе еще и мощное противоядие против тоталитаризма, дает надежду, помогает обрести веру — и в этом главное отличие этой книги, скажем, от “1984” Дж. Оруэлла.
Но антитоталитаризм — лишь малая часть толкиновского “спектра”... Увы — в России о Толкине узнали поздно. У нас его книги заметили, когда сам автор уже покинул тот мир, где, по словам одного критика, “до сих пор не улеглась пыль от бури, которую вызвала когда-то в мире публикация его трилогии” [Кабаков Р. Сотворение мира: Дис. ... канд. филолог, наук. Л., 1989. Рукопись используется с разрешения автора.]. А ведь трилогия была опубликована в Англии всего через два года после смерти Сталина — в 1955 году и вскоре переведена на многие языки, включая японский, еврейский и сербохорватский — на все, кроме русского и, кажется, китайского. Эта книга должна была стать главной книгой “оттепели”, настольной книгой шестидесятников, притчей на устах у всякого. Но этого не случилось; что ж, дополним список наших потерь — и поспешим наверстать упущенное.
Один критик писал: “Властелин Колец” — безусловно, вещь величественная, но это не литература”. Пожалуй, он был прав: это не литература — это целый мир, созданный воображением автора. В этом мире свои языки, история, легенды... В этой стране от ее основания заложены семена зла и добра, порчи и благодати, и прорастают они по законам, общим для всех миров, — но по-своему. Здесь есть высокий эпос, есть священное предание, поэзия, и простой деревенский юмор, и притча, и рыцарский роман. Жанр “Властелина” не определен до сих пор... Некоторые исследователи предлагают термин “лингвистическая эпопея” — известно, что закваской для воображения автора послужили изобретенные им эльфийские наречия, а также древнеанглийский, древнеисландский, финский и валлийский языки. Иногда “Властелина Колец” называют одним из первых романов в жанре “фэнтэзи”, который во времена Толкина еще отнюдь не был широко распространен, в отличие от времен наших. Ценители жанра “фэнтэзи”, бесспорно, могли бы найти много общего между “Властелином Колец” и своими любимыми книгами. Многие из авторов “фэнтэзи” тоже создали целые миры — взять хотя бы Урсулу Ле Гуин или Роджера Зилазни... Однако вряд ли кто-нибудь возразит, если сказать, что ни один из этих воображаемых миров не продуман так тщательно и любовно, не обоснован так последовательно. Толкин создал мир, за который он берет на себя полную ответственность перед Богом — как христианин-католик — и перед людьми; думается, вряд ли средний автор “фэнтэзи” задает себе вопрос о подобной ответственности. Философская подоплека у таких книг, как правило, или отсутствует вовсе, или расползается по всем швам, да читатель, чего греха таить, и не ищет в них никакой особой подоплеки. Именно установка читателя на развлекательное чтение и порождает иногда иллюзию сходства книг Толкина с бесконечным потоком литературы “фэнтэзи”. Но сходство это лишь кажущееся. Настоящего дракона, забредшего на маскарад, иной подслеповатый гость вполне может принять за дракона поддельного, — но, согласитесь, более близкое знакомство быстро развеет все сомнения.
Кем же был создатель этой уникальной книги в жизни? “Изучение биографии автора — самый пустой и ложный путь к познанию его работ”, — писал Толкин и добавлял: “Только Ангел-хранитель или Сам Господь могли бы показать нам истинную связь между фактами личной жизни и произведениями писателя”.
И все же такая связь есть, пусть ее и не постичь простому смертному. А поэтому о главных событиях жизни Толкина упомянуть все же стоит.
Толкин родился в Южной Африке, куда незадолго до того перебрались его родители. Трех лет он приехал с матерью в Англию и был на всю жизнь потрясен травой и деревьями, ведь в Африке он привык видеть горячий вельд с колючками, а на Рождество в доме наряжали эвкалипт. Следы этого “открытия” видны в книгах Толкина на каждой странице.
Обратно мать с детьми уже не вернулась: отец, сравнительно молодой еще человек, скоропостижно скончался и семья осталась в зеленой Англии. Первые несколько лет прошли в местечке Сархоул — там были мельницы, озеро, лес и все прочие атрибуты сельской жизни. Исследователям впоследствии не пришлось долго искать прототип сказочной страны, выдуманной Толкином, — Заселья: это и есть Сархоул. Увы — со временем этот райский уголок стал жертвой индустриализации, что Толкин пережил нелегко.
Через некоторое время мать Толкина Мейбл Саффилд вынуждена была оставить Сархоул и перебраться в пригород Бирмингема. Это было вызвано решающей переменой в ее мировоззрении: Мейбл обратилась в католичество, а в Сархоуле подходящей католической церкви не было. К тому же дети подрастали, и пора было подумать об их образовании.
Смена исповедания, без сомнения, была для Мейбл Саффилд актом глубочайшей веры — и немалого мужества, так как это означало разрыв с родней, одиночество и нищету — вдова с двумя детьми, Мейбл зависела от денежной поддержки близких людей, но с переходом в католичество вынуждена была от нее отказаться: в те времена между протестантством и католичеством шла война не на жизнь, а на смерть и перебежчики считались чуть ли не военными преступниками. Позже Толкин писал, что вражда родственников в буквальном смысле убила его мать — Мейбл провела последние годы в удручающей бедности, заболела диабетом и вскоре умерла: инсулина тогда еще не изобрели...
Мальчиков опекал католический священник, о. Френсис Морган; до конца жизни он оставался им близким другом. Джон и Хилари получили прекрасное классическое образование. Джон Толкин рано начинает проявлять выдающиеся способности к языкам; более того — сам начинает изобретать языки, конструировать алфавиты и грамматики. В звучании слов он находит особую красоту. После смерти матери — всего-то четыре года и побыла она католичкой — Джон Рональд принял эстафету католицизма и никогда не изменял ему. “Католицизм для Толкина был одной из двух важнейших составляющих его интеллектуальной жизни”, — пишет его биограф [Carpenter H. Biography of J. R. R. Tolkien. London, 1977.] (второй были языки). На выставке, открытой к юбилею в Бодлеанской библиотеке (Оксфорд), представлен был студенческий деловой дневник Толкина. Черным на его страницах отмечены повседневные дела и часы, отведенные занятиям; красным — дни религиозных праздников, посещения церкви, молитвы. Так вот — черного и красного примерно поровну... Толкин восхищался и гордился поступком своей матери настолько, что впоследствии потребовал того же от своей невесты — и та перешла в католичество задолго до свадьбы, покинув сразу ощетинившихся против нее родственников-протестантов и всех прежних друзей...
С 1911-го по 1915-й Толкин изучает английский язык и литературу в Оксфордском университете, где получает специальную стипендию для особо одаренных студентов. Способности позволяют ему претендовать на академическую карьеру. Интересы Толкина определились сразу — это англосаксонская литература, древнеисландский язык, древнескандинавская мифология. Самым значительным произведением раннего англосаксонского средневековья считается “Беовульф”, среднескандинавского — “Старшая Эдда”; позже Толкин стал одним из выдающихся специалистов по обоим текстам, и оба они бесконечно отражаются в зеркалах его книг. Кроме того, изобретение языков за годы студенчества из хобби перерастает в дело жизненной важности. Из незаконченной повести “Потерянная дорога” можно вычитать, что Толкин чувствовал себя не столько изобретателем новых, сколько открывателем существующих или когда-то существовавших языков.
Это смутное ощущение никогда не перерастало в сознательное “ясновидение” или что-либо в этом роде: Толкин всегда оставался в рамках реальности и не придавал своим снам и ощущениям статуса непреложной истины. И все же герой “Потерянной дороги” узнает однажды, что на выдуманном им языке говорили в Атлантиде. Атлантида — под другим названием — встречается и в эпосе Толкина “Сильмариллион”; и всю жизнь Толкина преследовал сон о черной волне, которая поглощает зеленые поля и деревни, а потом сон этот унаследовал один из его сыновей...
“Сильмариллион” Толкин начал писать чуть ли не сразу после окончания университета (и, заметим в скобках, зачисления в ряды действующей армии) — по его собственным словам, выдуманные языки требовали для себя вселенной, где они могли бы свободно развиваться и функционировать, и Толкин принялся за создание такой вселенной. Тем временем мир реальный не давал забыть о себе. Как говорит выдающийся исследователь творчества Толкина Том Шиппи, Толкин — наряду с Оруэллом, Голдингом и Т. X. Уайтом — принадлежит к тем писателям, в которых стреляли, а это во многом определяет творческую индивидуальность. Не странно ли, заметил Шиппи в своем докладе на конференции, посвященной столетию Толкина, что именно эти писатели “ушли” от реальности, создав воображаемые миры. Может быть, литература типа “фэнтэзи” вообще отражает реальность добра и зла полнее, чем так называемая “реалистическая” литература, и те писатели, что встречались со Злом лицом к лицу, не случайно избирают потом для описания этой встречи древний жанр притчи?
На общем фоне первой мировой войны, замечает все тот же Том Шиппи, полк, где служил Толкин (“Ланкаширские стрелки”), сражался необычайно успешно и одержал ряд побед, прежде чем ранение перебросило Толкина в госпиталь — как бы преднамеренно давая ему передышку для осознания ужасного опыта войны. За время пребывания на больничной койке он выучил еще два-три языка и даже перелистал учебник русского (дополняя это чтением романов Достоевского), “однако” романа с русским языком и культурой у Толкина так и не получилось, хотя эстетическое впечатление от необычного звучания русских слов запомнилось ему на всю жизнь, — по крайней мере, так он говорил впоследствии.
По выходе из госпиталя Толкина встречает другой, изменившийся мир. Лучших друзей Джон Рональд потерял в битве при Сомме — и с тех пор сквозной нитью проходит через его творчество мотив горьких побед и счастливых концов без радости. Мир после войны в книгах Толкина всегда невосполнимо теряет слишком много прекрасного, слишком непохож на прежний, чтобы ликование победителей осталось неомраченным. Многие упрекают Толкина в том, что, дескать, в его книгах гибнут только второстепенные герои. Но в его собственной истории погибли главные, и Толкин берет на свои плечи бремя их неосуществленных замыслов и невоплотившихся дарований.
Итак, новая жизнь. Толкин женится на девушке, что ждала его без малого восемь лет; становится преподавателем английского языка в университете в Лидсе; работает с другими учеными над Оксфордским словарем английского языка. В 1925 году он возвращается в Оксфорд, чтобы преподавать англосаксонский, в 1926-м знакомится с К. С. Льюисом (1898—1963), в будущем — писателем и богословом, автором множества книг, изданных теперь и у нас. Вокруг Толкина и Льюиса вскоре образуется небольшой кружок литераторов, студентов и преподавателей, увлеченных древними языками и мифами, — Инклинги. Толкин ведет обширную научную работу, переводит англосаксонскую поэзию, усердно трудится, чтобы обеспечить семью, выросшую из двух человек до шести, а на досуге рассказывает детям сказки и рисует (рисунки эти в Англии выдержали не одно издание). В 1936 году, после публикации одной из таких “домашних” сказок — “Хоббит, или Туда и Обратно”, — к Толкину приходит литературный успех, издательство заказывает продолжение... С той поры научная деятельность отходит на второй план и по ночам Толкин пишет “Властелина Колец”.
Не был забыт и “Сильмариллион”. К тому времени эпопея включала в себя историю сотворения мира и падения Атлантиды, историю богов (Валаров) и рас, населяющих Землю вместе с человеком, — благородных бессмертных эльфов (создавая своих эльфов, Толкин во многом опирался на древнеанглийскую христианскую традицию, где дискуссия о существовании эльфов и об их природе считалась вполне оправданной), гномов, древолюдей... “Сильмариллион” разворачивается в трагическую и величественную картину — причем речь идет не о какой-либо иной планете, а о нашей Земле: Толкин как бы “восстанавливает” забытые звенья ее истории, извлекает на свет утерянные сказания, “проясняет” происхождение детских считалочек, которые, по его мнению, часто являются осколками прекрасных, но утерянных легенд прошлого... Замысел Толкина честолюбив и грандиозен - он намерен создать не больше и не меньше как “мифологию для Англии”. В то же время он ни на секунду не претендует на то, что его фантазия представляет собой что-то большее, чем фантазия (и в этом его основное отличие от русского мифотворца и визионера Даниила Андреева!). Человек создан по образу и подобию Божию, говорит Толкин в своем эссе “О волшебных сказках”; следовательно, человек способен творить миры. Он не может вдохнуть жизнь в свое творение, но Бог, если захочет, волен сделать это, — оживил же Он гномов, созданных архангелом-Валаром Аулэ (рассказ об этом есть в “Сильмариллионе”), и картину художника Ниггля (рассказ “Лист кисти Ниггля”, впервые опубликованый в 1945 году). Не знаешь, чему удивляться больше — дерзости этого замысла или смиренности самого дерзновения.
Параллелей “Сильмариллиону” в мировой культуре мало, — по крайней мере, если говорить о попытках столь же грандиозного масштаба. Одни дерзали без смирения — и создавали ереси, другие ни на что особенно не дерзали — и развивали жанр “фэнтэзи”. Пожалуй, только малоизвестный датский богослов Грюндтвиг [N. I. Agеу, “Quid Hinieldus cum Christo?” - New Perspectives on Tolkien's Theological Dilemma and his Sub-Creation Theory (доклад на Оксфордской конференции 1992 г., посвященной столетию со дня рождения Толкина).] занимался примерно тем же, только полувеком раньше (не исключено, кстати, что Толкин напрямую вдохновлялся его идеей — Грюндтвиг мечтал написать “мифологию для Дании”). Схожи и богословские оправдания, которые находят для своей любви к языческой мифологии дохристианского периода христиане Грюндтвиг и Толкин.
Стоит, однако, помнить, что “Сильмариллион” мог бы остаться никому не известным чудачеством оксфордского профессора, не выйди из-под пера этого же профессора “Властелин Колец”, задуманный как продолжение детской книги, но, слово за слово, неожиданно для самого автора, превратившийся в книгу для всех возрастов (и больше для взрослых!). “Властелин Колец” вдохнул в “Сильмариллион” жизнь и душу, которых тому недоставало. На величественном фоне появились герои, близкие каждому, и читатель с их помощью смог перенестись в мир Толкина на равных с героями эпоса, а мир Толкина, кроме “героического” и “эльфийского”, обрел и “человеческое” измерение.
Образно выражаясь, “Властелин Колец” пропущен автором через опыт второй мировой войны. У Толкина никогда не было иллюзий насчет “левых” (за это его не любят сегодняшние западные социалисты), тем более насчет Сталина — его он оценивал достаточно трезво, и аура победителя не могла затмить этой правды своим, многих ослепившим, блеском. Он предвидел войну — и тяжело переживал ошибки английских политиков перед ее началом; не был он очарован и романтикой испанской гражданской войны — хотя уж на нее-то поддался даже Льюис. Но, по-видимому, Джон Рональд обладал поистине адамантовой твердостью убеждений и трезвостью мысли. Восторг слияния с толпой в формуле его духа отсутствовал. И вот сейчас, через пятьдесят лет, мы начинаем с ним соглашаться... Ходят легенды, что именно “Письма” Толкина, где он говорит о своих политических убеждениях достаточно резко, замедлили выход в свет полного перевода “Властелина Колец”. Впрочем, пусть свет на это прольют те, кто знает. Заметим еще, что и победа над Германией не вызвала у Толкина эйфории — он был далек от идеализации победившей стороны.
Итак, в 1949 году “Властелин Колец” был закончен (“Я породил монстра”, — пугал Толкин издателей) и в 1955 году вышел в свет (издатели готовились понести убытки). В итоге — ослепительное признание и вскоре — слава и богатство. Были, конечно, и ругательные отзывы на книгу; но теперь, по прошествии сорока лет, можно смело сказать, что человечество делится на две части: одна, прочитав “Властелина”, уже не мыслит себе жизни без Толкина; другая, не дочитав первого тома, равнодушно откладывает книгу в сторону. Что ж, это задача для психологов и прочих знатоков человеческой натуры. Процитируем по два отзыва с той и другой стороны:
“Для романа... это феноменально дорогая книга, и, видимо, я должен относиться к ней серьезно, но я не могу найти для этого ни одной по-настоящему серьезной причины” (обозреватель популярной газеты);
“Герои “Властелина Колец”, хоббиты — это просто мальчишки, взрослые герои — в лучшем случае пятиклассники, и... никто из них ничего не знает о женщинах, кроме как понаслышке!” (критик Эдвин Муир);
“За последние годы я не прочел ничего, что доставило бы мне такую радость” (поэт Уинстон Хью Оден);
“Успех Толкина в Англии был по большей части реакцией против скучного, беспринципного, редукционистского коммерческого материализма; меня самого в этой книге — а я прочитал ее в декабре 1956-го — привлекла неоспоримая красота его выдуманного мира, красота, в которой можно найти убежище от всех (увы, чересчур правдоподобных!) ужасов, приводящих на память самые скверные стороны мира, в котором мы тогда жили, мира, где повсюду можно было видеть следы тоталитарного мышления” (Дэвид Даган, член английского общества любителей Толкина).
Среди предшественников Толкина называли Джорджа Макдональда, Шекспира, короля Альфреда, Г. К. Честертона, Эрнста Кассирера и Ариосто (не считая англосаксонских поэтов раннего средневековья); среди последователей — Урсулу Ле Гуин и легион других писателей-фантастов (а кроме того, поэта и музыканта Бориса Гребенщикова); да и сам Льюис много у Толкина позаимствовал для своего “нарнийского” цикла, который сегодня у нас так популярен (кстати, даже среди английских поклонников Льюиса мало кто знает, что именно Толкин помог воинствующему язычнику и агностику Льюису обратиться в христианство!); среди основных тем Толкина называют, кроме взаимоотношений язычества и христианства, о чем речь шла выше, тему влияния маленького человека на ход большой Истории, темы смерти и бессмертия, случая и провидения, порчи и благодати, происхождения зла, тему власти (одна из главнейших!) и многие другие. Споры вокруг Толкина не затихают, а книги о нем все продолжают и продолжают выходить, не говоря уже о нескольких периодических журналах разноязычных и разномастных “толкиновских обществ”.
Итак, годам к шестидесяти Толкин внезапно стал знаменит — особенно, когда вышло американское издание “Властелина”. Толкин был польщен и удивлен. В письмах друзьям он признавался, что, “как и все драконы, неравнодушен к лести”. Успех книги скрасил последние годы писателя (он умер в 1973 году) материальным достатком — впервые за всю жизнь, он получил возможность не вести мелочные списки расходов. Но главное — он наконец-то освободился от каторги, на которой гнул спину всю жизнь — от ежегодной проверки экзаменационных работ! Зато появилась новая, добровольная обязанность — отвечать на письма поклонников, принимать визитеров... Кроме того, к радостям успеха присоединилась тревога — во многих местах земного шара книгу приняли настолько серьезно, что она чуть ли не заменила некоторым увлекающимся личностям Священное Писание, стала их жизнью и верой. Легко догадаться, как это обременяло совесть автора-христианина. Эарендел .из древнеанглийского стихотворения смог донести весть о Христе до язычников и не превратился в новое божество; надеялся избежать этого и Толкин, но преуспел лишь отчасти.
В последние годы жизни Толкин готовил к печати “Сильмариллион”, но так и не закончил этой работы — и некоторые предполагают, что сделано это было отчасти сознательно: “Сильмариллион” слишком трудно было закончить. Где поставить точку в живой Вселенной? По-видимому, это невозможно. “Сильмариллион” был издан посмертно сыном Толкина Кристофером. К настоящему моменту в свет вышли, кроме “Сильмариллиона”, “Письма”, “Неоконченные Сказания”, “Баллады Белерианда”, десять томов “Истории Средьземелья”, сборники рассказов, стихов, статей, лекций... Что до “Властелина Колец”, то он по-прежнему остается бестселлером, и любовь к Толкину в мире не гаснет. “Ваша книга принесет вам еще много сюрпризов”, — эти слова из “Мастера и Маргариты” вполне могли бы быть обращены к Толкину, особенно теперь, на заре, так сказать, нашей отечественной толкинианы... но об этом в другой раз.
Вот и вся история жизни Джона Рональда Руэла Толкина. ученого и писателя, властителя дум миллионов и творца собственной Вселенной, поэта и христианина — и одновременно обычного английского обывателя, обычного оксфордского “дона”, погруженного в рутину семейных дел и преподавательской “текучки”. Так не чудо ли вся его жизнь и то, что ему удалось сделать? Не странно ли, что этот человек в одиночку создал Вселенную с тысячелетней историей?
А главное, почему люди до сих пор черпают из его книг утешение, радость, уроки и силы жить? В одном из писем Толкин вспоминает, как беседовал с неким посетителем, который принес с собой репродукции нескольких старых пейзажей, в точности совпадавших с некоторыми описаниями из “Властелина Колец”. Толкин признался, что видит эти картины впервые. Тогда посетитель “...смолк и... долго смотрел на меня, пока внезапно не произнес: “Ну, вы, конечно, не так наивны, чтобы полагать, будто Вы сами написали эту книгу?” И Толкин ответил: “Когда-то я грешил такими мыслями, но теперь больше так не думаю”. Пожалуй, это была не совсем шутка...
Мы живем в эпоху, когда Толкина прочли сильные мира сего (так, например, президент Венгрии Арпад Гонц — бывший переводчик Толкина, а королева Дании Маргрете II под влиянием “Властелина Колец” обратилась в христианство), а малые мира сего восприняли эту книгу как руководство к действию. Задолго до выхода в свет “Властелина Колец” Толкин спрашивал в письме к сыну: “Так дойдет ли до людей “Властелин Колец” ? Утолит ли жаждущих ? ” До сих пор миллионы людей во всем мире утоляют жажду из чаши, которую наполнил для них Джон Рональд Руэл Толкин. Где же разгадка этого успеха и этой тайны? Может быть, самым лучшим ответом на этот вопрос будут слова Евангелия от Иоанна — “...Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную” (4: 14—15). И вряд ли кто-нибудь скажет лучше.

Грандиозный роман-трилогия английского писателя, ученого и филолога Дж.Р.Р. Толкиена «Властелин колец» вызвал появление культа, движения так называемых «толкиенистов», откликов в живописи, литературе (появление жанра «фэнтэзи»), музыке, киноиндустрии. Вот уже 60 лет книга «Властелин колец» покоряет все новые поколения читателей суровым очарованием удивительно реального изображаемого мира, вот уже 60 лет она занимает прочное пятое место в списке самых читаемых книг. Но в чем таится секрет этой непреходящей популярности?
Говорят, что напишешь – то и прочтёшь, однако это не всё. И история зависит не только от рассказчика, но и от читателя – что он увидит в ней.
Каждому времени и каждому социуму - свои мифы. Миф Толкиена и мир Толкиена – мир, где Свету противостоит Тьма, а Добру Зло, и Зло настолько отталкивающе и омерзительно своим обличьем, что ему не хочется сочувствовать – не плосок и не одномерен. Другое дело, что идеей автора не было создать миф и мир, отражающий наш мир и нашу действительность – он рисовал мир борьбы идей, отражая в нем, пусть опосредованно, и свои взгляды на жизнь, на добро и зло, на то, к чему стоит стремиться - а чего стоит чураться.
В нашем мире, многоцветном, созданном из боли и радости, счастья и грусти, есть все краски, все оттенки – нет лишь непогрешимой белизны и беспросветной черноты. И мир Толкиена показывает нам и белизну, и черноту – хотя бы для того, чтоб мы увидели героев, которые лучше нас – и антигероев тоже. Но, глядя на мир Толкиена, в котором маленькие, слабые, робкие, пугливые, неумелые все равно идут вперед, без надежды и почти без веры – а потом, когда наконец мир меняется к лучшему, им приходится покинуть его и уйти, оставив его тем, кто, в сущности, ничего не сделал для того, чтобы его красота не угасла – хочется встать рядом именно с ними. Не только потому, что они непреклонно служили сохранению прекрасного в своей многообразности мира - а еще и потому, что так много в них человеческого: слабостей, сомнений, смеха и страха. Потому что они добились своего не оттого, что стали сильны и всемогущи, а оттого, что и у слабых есть шанс. А суперменство прямолинейно и предсказуемо, и к концу «Кольца Тьмы» то и дело хочется, зевнув, сказать: «Простите, что? Говорите интереснее, мне скучно…» Во «Властелине Колец» можно с неменьшей уверенностью предсказать радостный хэппи-энд – было бы странно, если б Толкиен закончил свою книгу победой сил Саурона. Но отказ, уход, печально-щемящая нота в конце – значат больше, чем напыщенно-величавые Кормалленские поля.
Мир «Кольца Тьмы» иной. Там не место слабым и неловким – это мир суперличностей, самозабвенно купающихся в осознании собственной свободы, забыв о том, что свобода – это не только когда ты восстаешь против собственного рабства, но и когда ты помнишь о свободе тех, кто есть в мире помимо тебя. «Любая воля права» - но правда ли это? В мире суперхоббитов, одетых в мифрил, и суперлюдей, чьи мечи могут сокрушить и эту броню – не о праве ли сильного ведется речь? Но при чем тогда здесь свобода – ведь право сильного есть наибольшая несвобода.
Теперешнее время создало иные мифы и иные миры. Книги уже не учат жизни, как они делали раньше. Ник Перумов прямодушно признается в этом - «Я не стремлюсь задать «моральные ориентиры», в каждом романе своя этическая ситуация, свой этический горизонт…» Ныне вряд ли многие видят в книгах «учебники жизни». Люди постмодернизма отбрасывают в сторону скучную и устарелую, по их мнению, литературу, где слова «добро», «зло», «честь», «достоинство», «совесть», «правда» все еще имели четкие значения хотя бы в системе координат автора, а автор имел выраженную систему координат. «Не надо учить нас жить!» - а значит, учиться у жизни не будем. «У каждого из нас своя правда» - и моральный релятивизм, старый, как мир, служит оправданием практически любому поступку. «Зло есть добро, добро есть зло» - и значит, можно совершать зло, оправдываясь этой пресловутой амбивалентностью. Можно пытаться сотворить добро из зла, прикрываясь идеей о том, что больше его не из чего делать. Но не стоит забывать о том, что, пытаясь делать добро из зла, следует хотя бы помнить, что же лежит в основе такого добра. Примечательно, что «Кольцо Тьмы» перекликается с такими общеизвестными книгами, также воспевающими «добро из зла», как «Мастер и Маргарита» и «Трудно быть Богом» - причем не только на уровне некоторых идей, но и на уровне текста. Впрочем, это тоже характерная черта постмодернизма – мир уже не нов, и каждая следующая книга несет в себе все больше и больше отголосков прежних текстов и прежних идей.
«Не говори мне о том, что он добр, не говори мне о том, что он любит свободу – я видел его глаза, их трудно забыть…»
Радагаст уверен в верности своего пути, отдавая приказ: «Идите и убейте!» Хоббит и гномы верят ему столь же слепо, как люди Короля-без-Королевства – своему вождю. Не зря такой горечью звучат слова Санделло в конце – «Самым простым вам казалось снять ее с трупа…» Но где же здесь свобода? Свобода есть в добровольном служении – а в подчинении приказам ее нет.
Фолко, Торин и Малыш уверены в верности своего пути, когда гонятся за Олмером через все Средиземье – чтобы убить. Рука Фолко не дрогнет, отправляя в полёт стрелу или нанося удар кинжалом Отрины. Не дрогнет и его душа, он видит в Олмере врага и стремится его уничтожить любой ценой. И это – свобода?
Олмер уверен в верности своего пути, а люди, что идут за ним, даже не пытаются понять этот путь – «потому что ему сладостно повиноваться… Потому что ты видишь его и веришь ему, потому что он все-все знает про тебя и про все твои беды…» Это неуютный мир людей, слепо доверяющих власти, которые сами не знают, что за счастье сулит им Вождь: «Главное, ты видишь, что ему ведом путь… К хорошей жизни, к славе, к счастью», - не совсем уверенно ответил человек. – Ты говоришь с ним – и знаешь, уверен, что он видит цель. А какова она? Этого нам знать пока не дано». Но не власть погнала Фродо к Ородруину – он принял свое бремя сам на совете Элронда. Те, кто идет за Олмером, вовсе не омерзительные чудовища – вспомним их «выразительные и мужественные лица» и поверим автору, что так оно и было. Вспомним Отона, который не был согласен бросать троллей, которые как «злые, испорченные дети», ни истерлингов, потому что для них – «добро в чужих руках - что смертельная обида, уж очень любят на дармовщинку разжиться… Ну и перебьют их…» И он же с тревогой замечает: «Меняется наш Вождь…» Вспомним Санделло, верного Олмеру до самого конца – не по долгу связавшего слова, а по велению души.
Но большинство тех, кого мы видим в книге, идет за Олмером не рассуждая, идут, веря, «что когда мы прогоним эльфов и возьмем земли…вот тогда заживем, все будет наше, мы сами станем приказывать…» Не хочется стоять плечом к плечу с такими людьми. Разве что пожалеть их за излишнюю доверчивость к Власти. И – вряд ли хочется доверять людям, которые стремятся «прогонять» и «приказывать». «Есть идеи, покрытые пылью, есть – одетые в сталь; что в них – не так уж важно, гораздо важнее, кто за ними встал». Конечно, содержание идей тоже важно – ведь люди встают под знамена идей, найдя в них что-то для себя – хоть самую малость, даже если общий смысл этих идей и остается для них неясным, как смысл идей Олмера для его человеческого воинства, которое повторяет за своим Вождём: «Покончим с эльфийскими прихвостнями!»
Но что же это за идеи? И чем же оборачивается в «Кольце Тьмы» столь свойственная постмодернизму неоницшеанская идея о свободе от догм, под которыми понимаются и общечеловеческие ценности и нормы? Всего лишь большей несвободой. Зависимостью от сильных, зависимостью от власти. Даже не стоит упоминать об антигуманности этих идей – во-первых, и так общеизвестно, чем они оборачиваются на практике, во-вторых, их антигуманность не только в том, что проповедуется отказ от вечных ценностей и вседозволенность, но и в том, что поддавшийся им человек мучительно теряет собственное «я», не видя более смысла своего существования. Не зря под надписью на стене «Бог умер». Ницше» было приписано «Ницше умер». Бог»…
Мир «Кольца Тьмы» - это не мир служения, не мир тех, кто слаб и мал, кто боится и не доверяет себе, но все же идет до конца, потому что таков долг и совесть, – это мир решительных и не слишком задающихся сомнениями. Мир изменился, навсегда и бесповоротно – но Фолко и гномам не приходится отказываться от того, чего они добились своими руками – да и не они добились, в сущности. Решил ли дело кинжал Отрины? Примечательно, что Фолко убивает – или пытается убить – человека, пусть и воплощающего Зло, но все-таки человека – а хоббиты у Толкиена уничтожают само средоточие Власти, а не фигуру, которая стоит за ним. Примечательно и то, насколько близки ощущения хоббита, оказавшегося так близко от Власти - «Его нельзя не любить и за Ним нельзя не следовать, ибо он прекрасен. О, каким блаженством было бы погибнуть по малейшему мановению его мизинца!» - ощущениям тех людей, которые шли за Олмером, чувствуя лишь отголосок этой Власти: «Сладко повиноваться и все тут…» Если «Властелин Колец» - это книга о защите от агрессии, о ниспровержении абсолютной Власти, стремившейся захватить и поработить весь мир Средиземья, и об обретении свободы, то «Кольцо Тьмы» - может быть, и вопреки авторской воле - о стремлении к Власти, о пагубности этого стремления, о бесчеловечной агрессии Власти, о том, как непоправимо уродует Власть души тех, кто жаждет ее заполучить.
Удивительно, что кто-то ищет в этих книгах реализма и правдоподобия. И Ник Перумов, и Джон Толкиен написали книги, повествующие о борьбе идей, а не о правдоподобной реальности. Сюжеты этих двух книг весьма схожи – и это не только потому, что, как простодушно считают некоторые читатели и почитатели, «его первые три книжки целиком слизаны с Толкиена» – и не потому, что, согласно структуралисту В. Проппу, все сюжеты можно свести к очень ограниченному числу ходов. Даже вмешательство Орлов-спасителей в конце «Властелина Колец» перекликается с явлением то ли Варды, то ли Илуватара, то ли Орлангура в финале «Кольца Тьмы». И Ник Перумов, и Джон Толкиен писали об одном – о вечном противостоянии добра и зла. Безусловно, слова о том, что один написал философскую эпопею, а другой – экшн с жестокой и зрелищной боёвкой, несут в себе некую долю истины. Но и трилогия Толкиена не лишена жестоких сцен, и книга Перумова не так уж изобилует кровавыми натуралистическими подробностями – это всё впереди, впереди страшненькие миры Фесса, которые вызовут такой восторг у посетителей ресурса «Варракс» и у любителей мучить кошек. Но реальность здесь, пожалуй, не при чем. Несомненно, можно долго и безуспешно рассуждать об ощущении реальности (хотя какая реальность в книгах, которые повествуют о НЕ-реальности?), выискивать ляпы, несостыковки, авторские просчёты в фактуре – будь то оружие или описание мелочей быта. Задаваться вопросом, почему паучиха Унголианта из «Сильмариллиона» вдруг стала Унголиантом-преисподней в «Кольце Тьмы», или почему в отряде Хранителей хоббитов было целых четыре, или почему Ник Перумов не заметил, куда же всё-таки подевались жёны энтов, и в своей книге лишил их и надежд на обретение "вторых половинок". Можно обвинять Ника Перумова в недостаточном следовании миру «Властелина Колец» Толкиена или Толкиена – в неполном соответствии мира «Властелина Колец» миру «Сильмариллиона» и «Хоббита». Но об этом вряд ли стоит говорить, когда речь идет о любви к книге. Разве только гладкий литературный язык заставляет нас проводить бессонные ночи над книгой и не жалеть потом наутро об этом? И разве соответствия реальности мы ищем? Всем известно, что в литературе правда – это не что иное, как разновидность вымысла, а вымысел не есть ложь.
Очень часто в споре о «Властелине Колец» и «Кольце Тьмы» забывается, что это разные книги. Не только по жанру – вообще разные. То, что одна продолжает другую, используя контекст мира Толкиена, еще не означает, что она должна совпадать в деталях мира и тем более в философии и менталитете – отсюда и разочарование, которое она вызвала у многих. Но это скорее проблема самих разочарованных, которые не могут или не хотят признать самостоятельность «Кольца Тьмы» как свершившегося литературного факта. Еще более нелепо звучат попытки обвинения в плагиате, в несамостоятельности, в присвоении успеха Толкиена, в использовании его книги как стартовой площадки для обретения своей популярности. Возможно, многих из читателей привлекла надпись на обложке - «Свободное продолжение «Властелина Колец», и они искали в «Кольце Тьмы» продолжения «Властелина Колец», забывая про слово «свободное». Но это не отменяет того, что «Кольцо Тьмы» читают и перечитывают «само по себе». Безусловно, вписав свой мир в контекст Толкиена, Ник Перумов обрек свою книгу на бесконечное сравнение с «Властелином Колец» - но, во-первых, книга и писалась как своего рода полемика, а во-вторых, писалась она все же от любви к прочитанному Толкиену – одно другое отнюдь не исключает. Любовь бывает очень разной.
«Там, где одни видели абстракцию, другие видели истину», - сказал Камю. Кто-то увидел в мире «Властелина Колец» яркую сказку с хорошим концом, кто-то философское повествование, отражающее менталитет католика, к тому же католика, находящегося в не всегда дружелюбной к нему протестантской среде, кто-то – книгу, резко делящую мир на чёрную и белую половины и чуть ли не оправдывающую фашизм. Очевидно, что восприятие много сообщает о читателе, о его понимании жизни и о видении мира. И мир «Кольца Тьмы» видится по-разному. Кто-то увидел в нем кощунственное для ортодокса надругательство над миром и идеями Толкиена, кто-то – с облегчением обнаружил быстро разворачивающийся сюжет и множество подробно описанных поединков и схваток, кто-то – полемический ответ на «чёрно-белую» и «одномерную» книгу Толкиена и подтверждение собственным идеям. Очевидно одно – обе эти книги по-настоящему взяли за живое тех, кто их прочитал, потому что полемика вокруг «Кольца Тьмы» не стихает вот уж больше десяти лет. И к чему задаваться вопросом – какая из них лучше. Каждый выбирает по себе – цитата затёрта, но так всегда и случается с цитатами, которые оказались слишком удачны в формулировке.
Какой мир ближе мне? Не мир «Кольца Тьмы». Слишком много ненависти – ненависти не только к абстрактным эльфам и Валарам, но и к миру вообще. Слишком мало любви и человечности – нелепой и нарочитой данью «первоисточнику» выглядят слова о том, что «Фолко понял, во имя чего совершается поход, ибо Красота нуждается в защите» - потому что на деле Фолко безразлична и чужда красота Тол-Эрессеа, которую ему показывает Гэндальф. Любить гораздо труднее, чем ненавидеть – само слово «любовь» липко от патоки слащавых речей, слишком часто и по слишком мелким поводам его произносят. Ненавидеть проще – для того, чтобы что-то полюбить, надо это понять, постичь, поэтому и говорят, что любовь от ума, от понимания, а ненависть от природы. Сказать о себе «я плохой» удобнее и выгоднее – плохим быть легко, и ты не вызовешь у окружающих разочарования, когда окажешься для них недостаточно хорош. Зато сколько восхищения достанется «плохому», когда он вдруг натворит добра и причинит пользу! Сказать «я люблю» - трудно, невероятно трудно, и еще труднее соответствовать тому, что сказал. Но я предпочитаю говорить «люблю» - хотя и говорю это слово нечасто. И пореже говорить «ненавижу» - потому что любить интереснее.
Но это всего лишь мой взгляд, мой голос. Кто-то увидит эти книги по-иному, найдет в них своё, другое – потому что все мы разные люди, этим и интересны. Книги тоже интересны, когда они разные.
А те книги, что стоят у меня на полке – дилогия «Кольцо Тьмы» Ника Перумова и «Властелин Колец» Дж. Р. Р. Толкиена - пусть они и дальше стоят на полке рядом. Книгам тоже нужно общаться. Находить общий язык, утверждать противоположное, жестоко возражать друг другу или пытаться по-разному сказать об одном и том же. Разговаривать

Грандиозный роман-трилогия английского писателя, ученого и филолога Дж. Р. Толкиена «Властелин колец» вызвал появление культа, движения так называемых «толкиенистов», откликов в живописи, литературе (появление жанра «фэнтэзи»), музыке, киноиндустрии. Вот уже 60 лет книга «Властелин колец» покоряет все новые поколения читателей суровым очарованием удивительно реального изображаемого мира, вот уже 60 лет она занимает прочное пятое место в списке самых читаемых книг. Но в чем таится секрет этой непреходящей популярности?
Сам Толкиен не считал свои произведения (весь цикл книг, посвященных Арде: «Сильмариллион», «Книга забытых сказаний», «Хоббит» и др.) шедеврами, но относился к своему миру, который он создавал практически всю свою жизнь внимательно и скурпулезно, очень ревностно и всецело верил в него. Он писал: «Пока же мой мир таков, каков он сейчас – честно говоря, порой мне кажется, что не я его создаю, а он «проявляется» через меня…» (из письма П. Гастингсу).
Про это «проявление» он писал: «Завязка сюжета имелась, однако чем дальше я углублялся в тему. Тем чаще мне встречались персонажи и события, повергавшие меня самого в изумление. О Томе Бомбадиле я знал, но в Бри никогда не бывал. О Бродяжнике, сидевшем в уголке трактирной залы. Я знал не больше Фродо. Рудники Мории были всего лишь названием на карте, а Лориэн я увидел вместе с Хранителями…» (из письма У.Х. Одену).
Такое же чувство испытывает и читатель, до конца никогда не догадываясь о том, что произойдет дальше. «Властелин колец» похож на захватывающий народный эпос, приключенческий фильм или на фантастическую компьютерную игру «квест» по сюжетной интриге и схеме, фантастическим героям и т.д.
Но если в фильме или игре акцент ставится лишь на привлекательности мира и героев, то у Толкиена все намного сложнее: его мир бесконечен, с философским началом устройства мира, сложный внутренний мир героев, сложность выбора между добром и злом - неотделимых друг от друга частями.
И, конечно же, многие поэтому ищут во «Властелине колец» символы и аллегории, но сам Профессор отрицал какой-либо символизм в своем произведении: «Во «Властелине» нет и следа «символизма», тем паче – аллегорий. Для меня аллегорический тип мышления, при котором, к примеру, под пятью магами подразумеваются пять чувств, абсолютно чужд. Эти пять магов просто есть, они – полноправные участники событий, описанных в моих книгах, и все. Спрашивать, разумелись ли под орками коммунисты, по мне все равно что интересоваться, коммунисты ли орки. Однако отсутствие преднамеренной аллегории не означает, конечно, что во «Властелине» отсутствует «прикладное значение». Это значение есть всегда и везде. Белое и черное в моих персонажах перемешано: хоббиты туповаты и ленивы, эльфы горды до спесивости, гномы алчны, люди легкомысленны и даже маги вероломны и охочи до власти; наверное, можно сказать, что «Властелин имеет прикладное значение и в наши дни. Но если меня спросят, о чем это повествование, я отвечу так: оно не о Власти и Могуществе, оно – о Смерти и Бессмертии. Или, выражаясь иначе, это книга, написанная человеком, который прах есть и во прах обратится.» (из письма Г. Шайро).
Действительно, этот противовес - «белое - черное», «смерть - бессмертие» - чувствуется во всем. Само название книги – «Властелин колец» противоречиво: то ли подразумевается Саурон, обличье Зла, то ли Фродо, который по идейной структуре должен был называться Властелином (и назывался, но только его садовником Сэмом Гэмджи). Кто этот «властелин» - злой ум или добрая воля? А, может, это и то, и другое – ОДНО ЦЕЛОЕ? Ведь в произведении таких примеров множество, когда Зло делает Добро и наоборот. Один из них – персонаж Голлум, который, представляя собой существо, полностью пропитанное злом и алчностью, практически спас мир, откусив палец Хранителю Фродо, поддавшемуся в последний момент силе Кольца.
В этом эпизоде чувствуется сильное влияние христианства. В Библии сказано: «Горе тому человеку, через которого соблазн проходит. Если же твоя рука или нога соблазняет тебя: отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или ноги, нежели с двумя руками и ногами быть вверженным в огонь вечный» (Матф. 18, 7, 8) – эта же истина и подтверждается в книге.
Тема искушения из всех библейских тем является наиболее широко представленной: как и Христа в пустыне, Еву и Адама в Эдеме подвергали искушению, также и героям «Властелина» пришлось пройти испытание, и что примечательно: тем, кто выдерживал искушение, позволили отплыть за Море, в Валинор, в Благословенные края. Туда отплыли маг Гэндальф, Владычица эльфов Галадриэль, эльфийский князь Элронд – Хранители Трех эльфийских колец, откованных Сауроном, а также хоббиты Бильбо и Фродо, позднее к ним присоединились некоторые другие Хранители: эльф Леголас, гном Гимли, хоббит Сэм Гэмджи – те которые должны были подвергнуться испытанию, но сила Кольца оказалась над ними бессильна (гномы, по преданию сделаны из камня, поэтому Гимли просто не мог поддаться Кольцу, а Леголаса и Сэма просто не прельщали все благодетели, которые сулило Кольцо).
Там, за Морем, в Валиноре, «ничто не увядало и не сохло, и листья были безупречны, и живущие не старели и не болели, ибо в самих камнях и водах жил благой дух» - устройство этого края очень похоже на христианское представление Рая, куда как известно могут попасть лишь те, кто того заслужил.
Но если есть «отражение» Рая, то должно быть и «отражение» Ада? Оно есть, но представлено оно более утрированно нежели Валинор, - этим «аналогом» может служить Огненная гора – Ородруин. Там родилось Великое Зло в виде Кольца, там оно и сгинуло, и повлекло за собой исчезновение всей «черной страны Черного Властелина» под очищающим огнем.
История появления Саурона, того кого называли «Черным Властелином», и божества Мелькора, которому и подчинялся Саурон, очень похожа на перефразированную легенду Ветхого Завета о падшем ангеле: «Он жаждал света, но когда не смог завладеть им единолично, низвергся сквозь огонь и ярость во тьму, и тьмой он пользовался более всего в своих лиходейских трудах в Арде, наполнил ее страхом для всех живущих.» («Сильмариллион»).
Если искать еще похожие образы, то необходимо отметить, что образ, а точнее судьба, волшебника Гэндальфа смутно напоминает судьбу Иисуса Христа. Конечно, неправильно сравнивать литературного фантастического героя с Сыном Божьим, но Гэндальф, также как Иисус, за свой долг перед всеми живущими, пережил многие чудовищные испытания, был оплакан друзьями, но впоследствии был «возвращен» исполнить свой долг научить живущих защищать себя и научиться проявлять жалость и терпимость. В его речах он более всех выражал главную мысль произведения, он подтверждал в них, что белое и черное связано друг с другом просто неотделимо и что только сам человек должен делать свой выбор пользу того или другого.
В третьей части трилогии – «Возвращение Государя» - описывается эпизод поглощения «черной страны» - страшное событие, похожее на конец света: «Его глазам открылась бурлящая туча. В ее недрах проглядывали невиданные башни и бастионы, высокие как горы над бездонными пропастями, глуие темницы подземелий, огромные стальные ворота, - все это разом исчезло. Башни рухнули и горы обвалились, стены распались, огромные столбы дыма и пара росли все выше и выше, их вершины изогнулись, как гребень колоссальной волны, этот гребень вскипел и пал на равнину. Все покрыли оглушительные раскаты грома: земля вздрогнула, равнина всколыхнулась и растрескалась, Ородруин бешено встряхнуло. Из его разверзшейся вершины ударило пламя. Небеса взорвались в громе, иссеченном молниями. Из туч исполинскими бичами хлестали потоки черного ливня. И в самое сердце страшной грозы с заунывными воплями неслись назгулы. Они были подобны молниям, впивающимся в пучину и гаснущим в ней. - Ну, вот и конец, Сэм…». Да, это был конец не только Кольца и Саурона, но и конец Старого мира, Третьей Эпохи, вместе с которыми ушли из мира часть лучших сил Добра. Ведь Зло и Добро – ОДНО ЦЕЛОЕ… Как говорится, «нет худа без добра»… - и в этом есть истина, пускай не совсем христианская.
Но мне кажется, что обилие основополагающих идей, христианских или нет, не является доказательством существования в том мире какой-либо религии в нашем представлении. Конечно, все существа и народа Арды верят в помощь земных и небесных сил, верят в могущество Духа, Воли, Красоты, но культа, строгого и единого, нет, и поэтому там не существует разногласий между разными народами – верить или не верить в какое-либо божество. И мне кажется, читателям эта свобода нравится, потому как Толкиен, будучи христианином, не навязывает принципов Церкви представителям другой веры и выбирает для рассмотрения только то, что не разрывает связь между культурами разных народов, а наоборот, связывает и сближает – это и свободный выбор своего пути, и борьба противоположностей: дружба и предательство, добро и зло, белое и черное, Смерть и Бессмертие…
И на мой взгляд, если люди будут читать Толкиена, пытаться его понять, в мире будет меньше разногласий: национальных, религиозных, идеологических, и если современные писатели будут писать не только о криминале и космических войнах с роботами, а о Добром и Вечном, как Профессор, не надо будет беспокоиться о будущем мировой литературы.
Я очень рада, что работникам киноиндустрии пришло в голову экранизировать «Властелина колец» - это дало повод для споров критиков, зрителей (сторонников и противников творчества Дж.Р.Р. Толкиена) о том, получилось ли воплотить в фильме идейно-образную глубину произведения. Многие люди, ничего не знавшие о Толкиене раньше, стали интересоваться книгами о Средиземье, стали их читать и любить.
Что касается моего мнения о фильме, то я просто не могу объективно судить обо всем, что касается «Властелина колец»; если что-то сделано с любовью к творчеству Толкиена, то я тоже буду относиться к этому с любовью, а мне кажется, что фильм сделан именно с таким отношением: хоббиты, которые нравились Профессору, показаны мило, достоверно и без преувеличения, образы других персонажей, особенно Арагорна и Леголаса, тоже очень внимательно разработаны и воплощены…
Конечно, многое режиссером осталось незамечено: и отсутствие таких персонажей, как Глорфиндейл и Том Бомбадил, и не очень представленная внутренняя идея, но это с лихвой восполняется прекрасным подбором и игрой актеров, замечательным музыкальным сопровождением фильма, а также должным вниманием к эльфийскому языку, детищу Толкиена, и неотделимостью Добра от Зла (в эпизодах искушения Гэндальфа, Бильбо и Галадриэли).
Наверняка сейчас бы Дж.Р.Р. Толкиен порадовался бы за свой роман, ведь он хотел именно того, что происходит сейчас, то есть полной безоговорочной любви и внимания к «Властелину колец». Он писал:
«Разумеется, «Властелин колец» мне не принадлежит, он принадлежит всему миру. Он появился на свет только потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью, хотя естественно, я буду следить за ним, как следят за ребенком родители. Мне радостно сознавать, что у него уже нашлись добрые друзья, способные защитить от коварства и злобы врага…И хотелось бы, чтобы этой злобы было как можно меньше…»

Кстати если кому интересно вот интересные факты о фильме "Властелин колец Братство кольца":